Это название пропарывает воздух, словно воровская финка возле глаз. Или сквозит в похмельной башке с утра буйными ассоциациями: Порнонайск, Поронойск.
А Поронайск – всего лишь типовая сахалинская провинция. По-айнски – «Большая рыба».
Поронайск севернее Южно-Сахалинска, у той самой 50-й параллели, которая после поражения России в русско-японской войне поделила остров на две половинки. Поронайск отошел к японцам и стал Сикукой. 
Жалко, что советское почти стерло с лица земли все японское. Японцы на небольшом кусочке земли воссоздают рай, а мы, привыкшие к большим пространствам, к земле относимся по-хамски. Типа, у нас этого добра навалом. Чего уж тут?
Городишко живет, дышит жабрами даже не двойной, а тройной жизнью: Большая рыба – Сикука – Поронайск. Это вам ни какой-нибудь Питер с двоящимися перспективами, домами и людьми. Поронайск живет в трех мифах сразу. 
Серое небо, пятиэтажные блочные дома. Вольный ветер с моря выметает улицы чище дворника. Немногочисленная публика нерестится в основном в центре города возле администрации и рынка. А вечером в районе магазина, похожем на бункер Второй мировой, возле ЗАГСа, круглосуточно окормляющего граждан водкой. 
Веселый, шалый, ночной Поронайск, словно пьяный корабль. 
Воздух влажный и холодный, как хлороформ. Жить в Паронайске, это вам не тройной одеколон давить в темном подъезде. 
В фотоальбоме мэра город виден только с высоты птичьего полета. Ближе городская глава решила не опускаться. Ему милее море, чайки, прибрежные пейзажи. А все остальное – большая рыба, выброшенная на сушу. Когда-то эта рыба была живая. 
А теперь не очень что ли жива, но жабрами еще шевелит. 
Когда ночью входишь в гостиницу, словно в промозглое море, небо смыкается над входом, словно прорубь. Лестница в небо и обратно, погруженная во тьму египетскую - один из мифов. Надо только вовремя понять – какой: айнский, советский, японский? 
Хозяина гостиницы зовут просто: Хо. Он – кореец. В баре гостиницы угорают командировочные, писатели и какие-то загадочные типы с помятыми лицами, тени забытых предков и официантки с лицами весталок.
Хо обнаруживается везде, на лестнице, в столовой, в баре. Хо вездесущ, как Будда, на него натыкаешься, как на засаду. Заходишь в бар, Хо сидит и пьет водку, говоря, что мне - в столовую. Когда я иду в столовую, то Хо сидит в столовой, пьет водку и говорит, что мне - в бар…
Ночью на лестнице он спрашивает меня, прошивая холодным, как сквозняк взглядом, что я тут делаю, и я честно, как на духу, говорю ему: «Не знаю». Кажется, этот ответ его полностью удовлетворяет. Он проходит сквозь меня, исчезая во тьме ночной.
Вид из окна - какие-то развалины, бывшие некогда гаражами. Жить по системе Хо – значит, глядя на эти руины, думать, что все в порядке, порядок вещей неизменен. Или, глубоко вдохнув и выдохнув, не думать вовсе.
Возможно тогда, когда город был Сикукой, здесь проповедовали Дзен буддизм: «Не подобает гнаться за роскошью, следует избегать бесполезных трат...».
Видимо, поэтому в Поронайске все так тянутся к книге. Но не только потому что Поронайск вытеснил Сикуку, но еще благодаря директору Центральной библиотеки Ли Сын Ок. 
Ли Сын Ок – кореянка. Корейцы – это тот самый клей, который сцепляет все это разрозненное пространство, сопки, шельфы, города и веси в одно целое.
Корейцы – особенная нация, которая закалялась в горниле многочисленных войн и гонений. У большинства материковых, российских, корейцев предки прибыли в Россию из Кореи в середине 19-го века при Александре Втором. Сахалинские корейцы появились на острове в году 1936 - 37- м, куда их насильственно привезли японцы (Корея находилась под японцами с 1910 по 1945 годы) строить дороги и военные аэродромы. Понятно, что корейцам, что при японцах, что при советах, которые гонобили их в казахских степях, жилось не сладко. Говорят, что спустя годы сахалинские корейцы, добиваясь справедливости, требовали компенсации от Японии за по сути геноцид. И, наконец, лет пятнадцать назад Япония (совместно с правительством Южной Кореи) начала программу возвращения корейцев на свою родину - построила микрорайоны в разных городах Южной Кореи и заселяла в них сахалинских корейцев, родившихся до мая 1945 года. А советское правительство за то, что корейцы «пособничали» оккупанту, не давали корейцам гражданства. И все-таки они остались на Сахалине.
Всякий раз все эти замечательные, трудолюбивые, выносливые, безропотные, одухотворенные любовью к жизни во что бы то ни стало Ли, Паки, Кимы, Цой, проперченные духом конфуцианства, буддизма, христианства и шаманизма, воскресали, как птица-Феникс из пепла.
Однажды ночью в магазине «Продукты» дядька с рассеченной губой допытывается у продавщицы, в которой смешалось столько кровей, что сам черт не разберет, тут тебе и корейцы, и вся великая степь: передавали ей что-то там такое или не передавали?
Она отвечает, мол: если передавали, то она передаст, а если не передали, то она не передаст. Кажется, этот ответ его не удовлетворяет, и он опять за свое: передавали или не передавали? А она ему: если передавали, то она передаст, а если не передали, то не передаст.
Прямо-таки ключ без права передачи какой-то! Мне даже захотелось выручить бедную женщину и передать этому прощелыге то, что ему пока еще не передали. Содержательный диалог продолжался минут пятнадцать. Вся очередь замерла в напряженном ожидании. Покорности продавщицы не было предела, кажется, если надо, она будет тут стоять всю ночь и отвечать: передавали - не передавали. Но спустя минут пятнадцать человек с рассеченной, словно выдранной, как у терпуга, губой затихает и переключается на селедку в витрине...
Если в сахалинце нет корейской крови, то он - не настоящий, липовый или москвич!
Ли Сын Ок – героическая женщина, взвалившая на себя просветительскую ношу во время, когда книг уже не читают. Ей не хватает денег на пополнение фондов, но она не падает духом. Ей мало забот со своей библиотекой, а она еще организует летние библиотеки в детских лагерях отдыха. Совершенно бесплатно.
Когда смотришь на это красивое лицо маленькой корейской женщины, в имени которой смешались Суок, о`кей и сын, то, кажется, что любовь к книге никогда не умрет. По крайней мере, покуда беспокойный дух Ли Сын Ок будет биться, словно кровь о стенки сердца, в библиотечном кровотоке Поронайска.
Ее искушенный читатель знает Улицкую и Прилепина. Нигде больше на Сахалине эти фамилии не всплывали. Но на безрыбье и Захар Прилепин – писатель. А уж Улицкая и подавно - классик. По нынешним временам писатель тот, кого показывают по телевизору. Трудно спорить о писателях с читателем, до которого книги доходят, словно вьетнамский соус: лежит себе рыба и гниет, и когда даст сок, то вам и готово!
Море в Поронайске холодным покрывалом окутывает побережье. Но рыбу тут ловят очень каким-то загадочным способом, который не победит рассудок мой.
Существует промышленный лов рыбы, все остальное считается браконьерством. Поэтому вся выловленная рыба сразу испаряется, в магазинах ее нету, всю рыбу везут в Москву, там ее, замороженную и уже, естественно, не первой свежести можно купить, чтобы привезти обратно на Сахалин.
Но при всем при этом рыба, и икра, видимо, браконьерская, все же встречается на рынках Сахалина. Или у аборигенов, которые в гидрокостюмах, словно ихтиандры, выходят из морской пучины со свежей рыбиной на груди.
Ихтиандров ловят, сети изымают, штрафуют, но все же и рыба, и сети, и ихтиандры, и рыба на рынке возникают вновь и вновь. И никто не заставит весь этот круговорот рыбы, ихтиандров и всего прочего в природе идти по другому пути.
Нынешнее время тоже по-своему метит сахалинскую провинцию. В Долинске на памятнике Чехову начертано «гандон». Экскурсовод в музее его имени говорит, что Чехова тут любят. Такая вот любовь от обратного. Каторжная любовь.
Мэр Поронайска любит свой город и народ только сверху, только издалека…
И я никак не возьму в толк, во имя чего Антон Павлович губил свое здоровье? Каторжным он, конечно, участь почти не облегчил, а если и облегчил, то лишь отчасти. Все осталось и после его отъезда, как было раньше. Но он, человек совестливый и доктор, давший клятву Гиппократа, верно, просто не мог себе вкусно есть и спать в теплой постели, когда другим плохо. На Сахалине ничего не исправить, он и сам это понял, после этой поездки написав «Палату №6».
И все же Чехов – это мерило всего. Он, словно напоминание о том, зачем нужен писатель на этой, сахалинской, земле.
А затем он нужен, чтобы напоминать на материке о том, что здесь живут люди. Такие же, как в Москве и Питере. Они любят свой остров, свою землю, как может быть никто другой. И не хотят уезжать отсюда. Но если государство не озаботится этим, то Сахалин будет через пару десятков лет японским.
Когда над Сахалином сгущаются сумерки, как прорубь над головой, погружая эту землю в гулкий от морского шума вечер, Поронайск, Долинск, Анива, Холмск, словно возвращается в одни из трех мифов, словно Одиссей в родную Итаку.

Рассказ Игоря Михайлова  - победителя 1-го этапа Пятого конкурса "Север - страна без границ" (2 место, 1 этап).